Схиархимандрит Зосима (Сокур): «Любовь – это когда всех жалко»

29 августа, исполняется 20 лет со дня преставления ко Господу старца-схиархимандрита Зосимы (Сокура), основателя и духовника Свято-Успенской Николо-Васильевской обители в Донецкой области. Мы попросили рассказать о приснопоминаемом батюшке одного из его духовных чад в священном сане, который, в силу напряженной обстановки, попросил скрыть свое имя.

Любовь превыше всего

Не любил он смиренниченья, ведь зачастую это или скрытая гордыня, или глупость, а бывает, что и то и другое. Был как-то на открытии женского монастыря, в котором ранее располагалась психиатрическая больница, и все так же попытался там с кем-то заговорить, а все монашки были такие перепуганные… Отец Зосима так и выразился: «Был дурдом, а стал дом дур». За словом в карман не лез.

Монашествующих наставлял:

«Больше всего нужно бояться гордыни. Не будьте слепыми. Надо быть победителем греха своего! Не ждите, пока я вас мордой ткну в эту пакость».

Жутко не любил, когда его начинали поздравлять, как-то возвеличивать, тем более приносить цветы: «Что ты мне этот веник несешь? Лучше б в кружку церковную эти деньги бросила!» Одна учительница пришла к нему с букетом, а он ей: «Бери этот веник и иди во дворе подметать». Она пошла. Но после как начнет причитать: «Убила цветы-ты-ты! Деньги на ветер! Лучше б с пользой их потратили!» Он относился с пониманием к букетам только тогда, когда их приносили для украшения икон к празднику. А к себе какое-либо внимание пресекал на корню. Все его юродство как раз и было направлено на это.

Что касается постных подвигов, то батюшка, так как и сам был болен, не благословлял излишнего фанатизма.

«Бог нас не будет спрашивать, – говорил, – съел ты картошку с маслом или без масла в такой-то день… Ни один раз Господь нас за это не осудит. Если немощен – да подкрепись же ты! Лучше съесть лишнюю ложку, чем быть на всех озлобленным».

Несмотря на все свои недуги, отец Зосима всегда был радостным, любвеобильным. «Любовь превыше всего», – говорил. Он научился не прислушиваться к своей боли – так отец Иоанн (Крестьянкин) учил. Всем «многая лета» любил петь. Правда, в ноты не попадал, но пел громко – как затянет от всей души! Терпеть не мог теплохладности. Предупреждал, что равнодушие – страшнейший грех. Только лишь заприметит: «Пустышка эдакая!» – как начнет обличать… На всю жизнь запоминали.

Каждого по-разному врачевал: кого расчихвостит при всех, а иного, смотришь, вдруг приголубит. Хотя чаще все же гонял, особенно монахов. Чтобы не были лежебоками. «Иди паши!» – только и раздавалось.

Но если начинаешь слишком уж усердствовать на послушании, с увлечением относиться, он тут как тут: «А ты чего не отдыхаешь?» – «Да вот не успеваю, то надо доделать, это…», – и вроде бы всякие аргументы весомые приводишь. – «Я тебе сказал, иди отдохни днем. А то свалишься завтра. Шо мы тогда делать будем?». Он считал, что отдых – такая же священная обязанность, как и труд. Все должно быть в меру: и работа, и отдых.

Любите службу!

На трапезах батюшка часто наставлял:

«Жития, конечно, читать нужно. Это для вас, монахов, настольные тома должны быть, чтобы вы знали жития всех святых».

Но также он благословлял читать жизнеописания, воспоминания и современных нам или недавно живших подвижников благочестия. «Путь моей жизни» митрополита Евлогия (Георгиевского), например. Очень он любил такое чтение. «Это, – говорил, – живая история Церкви». Если бы при жизни отца Зосимы были опубликованы «Несвятые святые», думаю, он бы зачитывался ими и перецеловал бы, наверное, владыку Тихона за эти рассказы.

Отец Зосима души не чаял в батюшке Иоанне (Крестьянкине). Бывало, призадумается:

«Что-то у меня душа скорбит… Может быть, я что-то неправильно здесь, в монастыре, делаю? Как мне хочется к отцу Иоанну съездить! Он бы меня сейчас наставил, поддержал бы, совет дал!»

Так ему хотелось к батюшке Иоанну съездить, да немощи перед смертью уже не пускали в такую дорогу.

Отец Зосима неимоверно любил и праведного Иоанна Кронштадтского, духовным чадом которого была его тетя-монахиня. А его маму, в будущем схимонахиню Мариамну, посадили за то, что она общалась с монахинями (официально – за «религиозную пропаганду»), так что батюшка родился в тюремной больнице. В год его рождения – 1944-й – на фронте погиб его отец. Когда маму освободили из заключения, она с сыном переехала в село Авдеевку Донецкой области к сестре-монахине. В Никольском, в обители, сохранилась шапочка отца Иоанна Кронштадтского. В день памяти святого ее надевают на голову всем паломникам и помазывают маслицем от его гробнички. 2 января в Никольском всегда наплыв народу, несмотря ни на что. Холодно, народ не помещается в храм, а все равно стоит (даже на улице) и слушает службу.

С каким трепетом отец Зосима сам всегда относился к богослужениям! Если что-то вдруг не так, для него это словно личной болью отзывалось: «Не по-Божески! В храме Божием все должно быть по чину. Любите службу!» – говорил.

Идите покушайте, что вы злые ко мне пришли?

В 1986 году власти, до этого переводившие батюшку из храма в храм, определили его наконец на совсем уж дальний, как им казалось, приход, куда народ вряд ли доберется. Но и в этот Васильевский храм, который поначалу не отапливался, зимой набивалось столько людей, что и перекреститься было невозможно, не то что поклониться… И вот выйдет тогда отец Зосима на проповедь и говорит: «Где-то в храмах иконы мироточат, а у нас стены!» – а со стен действительно стекала влага от того, что собравшиеся надышали. Так, кстати, и служить было потеплее. Так что ни Господь, ни люди батюшку не оставляли.

После того как его назначили в Никольское, батюшка первым делом восстановил разрушенный храм, а потом тут же (вместо того чтобы свой сарай, в котором он жил, привести в порядок) отстроил трапезную. Когда к отцу Зосиме приходил кто-то из паломников, он сразу спрашивал: «А вы в храме были?» – «Нет, мы хотим с вами поговорить». – «Нечего со мной говорить, идите хоть лоб перекрестите!» А второй вопрос всегда был: «Кушали?» И точно так же сначала в трапезную отправлял: «Идите покушайте. Что вы злые ко мне пришли? Вот животики сейчас наполните, добренькими станете, будем с вами сидеть разговаривать, все расскажете мне». Хотя ему и рассказывать ничего не надо было, он сам все видел и про всех все знал.

Как-то раз ему привезли длинные четки. В алтаре отец Хрисанф стоит частички вынимает, вдруг – бымс! – четки ему по спине. Он выгнул спину, поворачивается, вопросительно глядя на батюшку, а тот лишь поясняет счастливый: «Афонские!» Может, бесов так гонял, не знаем… Еще наставлял:

«Что бы ни случилось, старайтесь сразу просить прощения. Чуть что – тут же: “Прости!” И все бесовские козни вдребезги разобьются».

Батюшка веселый был. Летом мухи, бывало, летают. А у нас эконом Виктор Иванович был. Вот его отец Зосима и подзывает: «Смотри, сколько мух летает! Давай я тебе по две копейки буду давать за каждую убитую муху?».

В последние годы жизни он уже не мог ходить. Его поддерживали на проповеди или когда он из храма выходил, но тут же сажали в коляску. Ухандоканный уже был батюшка, жил всегда на износ. И вот, бывало, скажет народу: «Спаси вас, Господи, за молитву! Спаси, Господи, за любовь! И за ласку…» – его уже увозят, а батюшка напоследок: «И за… инвалидную коляску». Или мог утром на проповеди после литургии говорить-говорить, потом поблагодарить всех, а в самом конце добавить: «Все! Ангела всем хранителя и… спокойной ночи!» – все как засмеются! Всегда у него были такие неожиданные присказки.

Веселых невозможно одолеть

Со схиепископом Алипием (Погребняком) они были очень дружны. И не поймешь, кто из них более юморным был. Отец Зосима другу даже как-то замечание сделал: «Владыка, ну вы же архиерей…» – «Архиерей», – соглашается тот. – «А анекдоты травите налево и направо». У них у обоих даже на внешности эта веселость запечатлелась. Но таких противники Церкви больше всего и боятся. Их невозможно победить. Еще и сам опозоренным, осмеянным окажешься.

Владыка как-то приехал, вышел из машины… а ковер еще не расстелен. А все духовенство уже высыпало, стоит при параде, встречает архипастыря. «Ишь вырядились! – стал их распекать отец Зосима. – Нет чтобы архиерею коверчик постелить! Нет ведь!» – и застучал так грозно посохом, сидя в коляске. «Ну что ты, отец Зосима, разошелся», – тут уж вступился иерарх и, чтобы как-то успокоить разбушевавшегося, вручил ему свои архиерейские шелковые четки. «О! – тут же стал наматывать их себе на руку как ни в чем не бывало отец Зосима. – Хорошо покричал! На четки заработал», – и улыбнулся во все стороны, даже тем, кого только что так истово песочил.

А как-то раз правящий архиерей вдруг спросил отца Зосиму: «Батюшка, а вы Бога боитесь?» – «Нет». – «Как же это вы Бога не боитесь?» – «А что Бога бояться-то? Бога надо любить!». Владыка подумал-подумал и решил уточнить: «А меня боитесь?» – «Нет». – «А что так?» – «А я вас тоже люблю», – и расплылся в улыбке. И это были не просто слова. Каждый, кем бы он ни был по положению или сану, действительно чувствовал исходящую от батюшки любовь. Именно любовь и есть та закваска Царствия Божия, которая принесена Господом на нашу многострадальную землю.

Любовь – это когда всех жалко

В отце Зосиме всегда ощущалось явное присутствие благодати Божией. Эта его одухотворенность отзывалась не только в нем самом, но и во всех вокруг него радостью. Настоящей радостью. Не внешними улыбочками, когда поулыбались друг другу, а в отношениях – прохладца и безучастность. Нет, это всегда было подлинное единение в Духе Святом. У всех было такое умиротворение, покой на душе. Мир и радость в Духе Святом!

Вся эта богозданная красота от нас часто просто заслоняется суетой. А при батюшке, как он сам говорил, «лопался этот пузырь прельщений бесовских» и открывалась внутренняя гармония мироздания. Во всем и во всех он учил видеть прекрасное, доброе. Рядом с ним мир становился как-то ярче и благостнее – даже в непогоду. Да и люди – при подавленном, унылом состоянии – через призму любви уже не такими никудышными представлялись. Тебе уже жалко их становилось. «Любовь – это когда всех жалко», – говорил батюшка.

К нему же потом и жены его бывших мучителей-КГБистов приезжали. Плохое не любил вспоминать. Единственное, что вспоминал, как ему пытку устраивали, когда сутками на голову по чуть-чуть капает вода: «Если бы не Иисусова молитва, я бы не выжил». Про эти годы мук в застенках и лагерях отцы старшего поколения обычно спрашивали друг у друга иносказательно: «Ты на курорте был?» – «Был». – «И я».

«Гнать – гнали, – рассказывал батюшка. – Но мы, наоборот, только в вере укреплялись. А это лучшее что может быть!» Отец Павел (Груздев), с которым отец Зосима был очень похож внутренне, говорил, что он не был бы тем, кем стал, если бы не этот страшный опыт лагерей. Батюшка и наше поколение предупреждал:

«Сколько вам еще достанется! Как же будут гнать вас… Тут еще, на Украине, американские сапоги землю топтать будут».

Он ни в коем случае не благословлял отрываться от Русской Церкви. Анафематствовал всех отщепенцев, как он их называл, начиная с Тараса Григорьевича Шевченко и вплоть до современных западенцев.

«Но Русь Святая, – говорил, – не погибнет. Будет падение, но потом будет и великое объединение. Как Троица Святая, так и Церковь Русская едина: России, Украине, Белоруссии быть вместе».

«Бойтесь-бойтесь этих разделений!»

В последние годы к батюшке уже просто очереди всяких чинов выстраивались, стало модно к нему ездить. И вот приехал однажды какой-то замминистра по линии МВД. Все вокруг него на цыпочках ходят. «Батюшка, – предупредить прибежали, – вы как-нибудь аккуратненько с ним, это же все-таки замминистра…» – «Ну и шо? – улыбается отец Зосима. – Пускай заходит!» Двери перед гостем раскрывают, тот уверенной поступью, как на сцену, ступает на порог батюшкиной кельи, одергивает пиджак… «На колени!» – у того лицо вытянулось. «На колени!! – орет на него батюшка. – Вы что там устроили? Я тебе сейчас дам границы! Отделяться вздумали! Ползи сюда!» Тот ушам своим не верит. «Ползи, сказал!» Тот… пополз. Батюшка его шарах по хребту теми самыми афонскими четками, шарах-шарах!

«Бойтесь-бойтесь этих разделений!» – постоянно говорил. «Русь Святая, храни веру православную! В ней же тебе утверждение!» – и палец так еще поднимет: мол, слушайте святителя Афанасия-исповедника!

Говорил: «После смерти моей приходите все ко мне на могилку, всех приму, утешу». И действительно, он всем помогает и после смерти. У меня у сестры, когда она еще в миру работала, начальник был, а она уже часто ездила в монастырь, и вот ее руководитель заинтересовался: «Ну-ка, съезжу-ка и я, посмотрю, что у вас там за монастырь». Ни разу не был, заходит в обитель. А батюшка упокоен за алтарем Васильевского храма в часовенке. Ее еще при нем построили – хранили там просфоры, хлеб, васильки сушили (батюшка любил кропила из васильков).

А перед самой смертью он распорядился: «Так, ройте там уже яму!» – «Батюшка, да зачем?» – уперлась братия. «Я вам сказал, ройте!» Выкопали два метра. «Шо вы мне там выкопали? Я не буду так лежать! Копайте четыре!» – «Да зачем же так глубоко, батюшка?» – «Я вам сказал: четыре!» Выкопали. «Так, молодцы! Ставьте туда лестницу». Переглядываются отцы, притащили лестницу, спустили в могилу… «Так, а теперь каждый туда по очереди сходит и ложится там!». Вот все так у батюшки было. С юмором. Отец Зосима сам потом себе и освятил могилку, покропил ее святой водичкой.

И вот этот начальник сестры заходит в часовенку, где уже батюшка был упокоен, там его фотография у креста висит. Поклонился, приложился ко кресту. А потом выходит – глаза как блюдца. «Батюшка-то хохмач был?» – еле выговаривает. Сестра кивнула. «Ты знаешь, он мне с фотографии вдруг улыбнулся…» Любил-любил батюшка пошутить.

Шутки шутками, а чудеса по графику

Сама его смерть была связана с некоторыми знамениями. Накануне его отшествия, когда душа уже разлучалась с телом, вот что произошло. На его день ангела, на преподобных Зосиму и Савватия (21 августа), в 2002 году в обитель приехал правящий архиерей. Все сидят за трапезой, а отец Зосима и говорит: «Когда же я уйду от вас? Может, на Пасху? Не, зачем праздник портить. – И сидит размышляет сам с собою, – Вот на Пасху к концу лета, на богородичную Пасху… Не, праздник Матери Божией! Не-не-не! Давайте сразу после…».

Так все и произошло. 28-го на Успение отец Зосима служил. Потом ему стало плохо и его забрали в реанимацию. В 10 вечера 29 августа в обители началась ночная служба, которую традиционно служат в монастыре на чин погребения Плащаницы Божией Матери, а в 23:45 батюшка отошел ко Господу.

Когда в храме во время литургии отец наместник объявил, что батюшка отправился в селения праведных и что он уже молится там вместе с Матерью Божией у Престола Господня, по храму пронесся такой вопль, прямо стон какой-то душераздирающий. Так все скорбели о кончине дорогого батюшки.

А до своего преставления отец Зосима еще предрек, что в алтаре старого Васильевского храма, где он сам всегда служил, при его кончине остановятся часы. И действительно, там в алтаре есть маленькие часики, которые ровно в 23:45 вечером 29 августа остановились…

Когда батюшку уже привезли из больницы, отец благочинный попросил всех выйти из храма. А те, кто переоблачал, открыли его лицо… И тут стало понятно, что еще одно предсказание отца Зосимы исполнилось. Он говорил: «Когда я умру, у меня борода снова станет черной». Так-то она у него уже вся с проседью была, а тут действительно: лежит, улыбается – и борода черная… Даже фотография сохранилась. И руки у него такие теплые-теплые так и оставались, такого красивого воскового цвета. И мягкие – как при жизни.

Батюшка и сейчас остается рядом со всеми любящими его. Столько чудес происходит – прямо целые книги этих свидетельств уже собраны. Но чудо из чудес будет тогда, когда сбудется главное пророчество батюшки о нашем объединении. Во славу Пресвятой Троицы! Аминь.

Материал с сайта Православие.ru