Животные на иконах: добрые, мудрые, очеловеченные
Ребята и зверята – одна веселая компания: любовь к малым сим преображает детство. Но станет ли для наших детей хорошим уроком доброты очередной поход в зоопарк, где можно посмотреть на унылых зверей в неволе? Есть идея: отправимся на прогулку в музей икон, где в добром соседстве со святыми водятся красивые и преображенные животные. Рассматривая их, можно поговорить с малышами не только о зоологии, но и о христианстве в его простых и читаемых символах.
Современные иконописцы в своём кругу ласково называют иконописных зверей «зверики», и этим не только выражают личное к ним тепло, но и по-богословски точно осмысляют их место и роль в иконном пространстве.
Если человек на иконе изображен святым, обоженым и преображенным, то и животные приподняты над своим зверским состоянием до своего райского прошлого – то есть немного очеловечены и одухотворены. Их милые мордочки – никак не лики, но это уже не и не морды, скорее, что-то близкое к лицам. И их законное место – рядом с человеком.
Как жирафы стали жирафами
Звери, земноводные и птицы жили до грехопадения в Раю, «как в Раю» – то есть в совершенном мире, понимании и согласии, «питаясь произрастениями» (Быт. 1:30).
В Книге Бытия животные появляются в процессе творения раньше человека, но всю бытийную полноту приобретают только после встречи с ним. Почему?
Иерей Олег Мумриков, богослов, биолог, считает, что наречение зверей (Быт. 2:20) не было нужно ни для общения человека и Бога, ни для самого человека. Что это было сделано именно для животных, ведь «есть еще один важный аспект называния в библейской традиции: «Вещь окончательно обретает своё бытие лишь тогда, когда ей дается настоящее имя… Мало создать вещь: нужно ещё обеспечить возможность её бытия в настоящем и будущем в связи с другими окружающими её живыми существами».
Поэтому именование Адамом животных – это не только «информационный» труд, но и его человеческий вклад в промыслительное действие Божие.
«Поименую – значит, полюблю», – сказал один современный поэт. Выбрав имена, первый человек сделал зверей своими не только по закону владычества над ними, но и по любви. Полюбив «малых сих» (именно в момент наречения имен животным) Адам почувствовал, что каждой твари по паре, а он один, и ему просто необходим другой человек – «подобный ему» помощник. И вскоре появилась Ева…
Уподобясь «скотам полевым»
Нет, звери в Раю не были вечными, как люди, но, как предполагает о. Олег Мумриков, их уход в небытие не был болезненным, как сейчас. Блаженный Августин так говорит об изначальной смертности среди животных: «Богу угодно было отнести это благословение (Быт 1:22) к производительности, которая обнаруживается в преемстве потомства, так что, будучи сотворены слабыми и смертными, [животные] сохраняют свой род путем рождения в силу именно этого благословения».
Что произошло, когда первые люди отпали от Бога?
Сопоставляя гены человека и обезьяны, наука считает их родственными. Не отрицая этого факта, христианство расставляет свои акценты. О. Олег Мумриков констатирует: «…человек не БЫЛ, но СТАЛ похож на обезьяну после изгнания из Рая». Преподобный Григорий Синаит (XIV в.) утверждает, что люди «соделались из разумных скотскими и из божественных зверскими». «Тело его было вполне подчинено законам добровольно избранной скотской жизни», – говорит прп. Максим Исповедник об Адаме. Человек стал подобием «скотам полевым».
Изменилась не только биологическая природа изгнанного Адама, но и всё вокруг.
«Были ли тленными животные, растения во вселенной до грехопадения человека? Обращаясь к Священному Преданию, мы можем найти разнообразные святоотеческие мнения», – говорит автор и приводит высказывания духовных авторитетов. Вот размышления святителя Феофана Затворника: «Вседержитель понужден был поставить ее [тварь] в сие состояние [тленности] падением главы ее – человека».
Преподобный Симеон Новый Богослов пишет: «Затем и все твари, когда увидели, что Адам изгнан из рая, не хотели более повиноваться ему, преступнику <…> Но Бог <…> сдержал все эти твари силою Своею, и по благоутробию и благости Своей не дал им тотчас устремиться против человека, и повелел, чтобы тварь оставалась в подчинении ему, и сделавшись тленною, служила тленному человеку, для которого создана, с тем, чтобы когда человек опять обновится и сделается духовным, нетленным и бессмертным, и вся тварь, подчиненная Богом человеку в работу ему, освободилась от сей работы».
Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит об этом так: «Животные утратили повиновение и любовь к человеку, утратившему повиновение и любовь к Богу. Оставив пищу, сначала для них предназначенную, ощутив изменения в естестве своем, которое приобщилось к проклятию, поразившему землю, они восстали друг на друга, начали пожирать друг друга».
Так что, если у ваших детей уже возник резонный вопрос, почему в мультиках и книжках волк гоняется за зайцем, а кот за мышонком, ответьте им веско – с христианской точки зрения.
Живые символы Христовы
Среди иконописных «звериков» особое место занимают те, которые изображают Самого Христа. Часто встречаемый в катакомбной символике значок «рыба» изображался одной чертой. Знак рыбы – это Сам Христос, ведь слово «рыба» (ихтис) на греческом – это аббревиатура «Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель». Также изображались и духовно родственные Христу верующие – христиане, «малые рыбы».
Тертуллиан считает образ очень удачным и легко читаемым: водами крещения люди входят в новую стихию и плывут ко спасению вслед за «рыбой-Спасителем». В этом же смысловом ряду – и святые апостолы, по роду занятий многие из которых были рыбаками, и три евангельских чуда, связанные с рыбой и хлебом (когда дважды Господь накормил толпу и когда по Воскресении явился ученикам на берегу – дал им добрый улов и приготовил трапезу).
В этом смысле очень интересен кит, поглотивший Иону. На иконах он не вполне рыба и не вполне зверь, странное, но все-таки не злое существо, исполняющее волю Божию о святом. И все-таки, его двоякая природа ближе к рыбе, а его роль в библейской истории – благая и промыслительная, что отсылает нас снова к ихтису – символу Христову.
Ягненок, или агнец – еще более читаемый символ Христа – «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин. 1:29). Этим трогательным и дорогим детскому сердцу «ягняче-овечим» образом пронизан весь Ветхий Завет.
Наверняка Вы смотрели вместе с детьми мультик «Истории Ветхого Завета в 35 сериях»? Если да, то вспомните крошечную фигурку овечки, которая является немым участником или наблюдателем всех событий и неизменно появляется в каждой серии.
Вот так и в Священном Писании образ агнца постоянно присутствует – начиная от гибели праотца Авеля, затем к Аврааму, готовому отдать Богу самое редкое, лучшее и единственное – сына, а затем и к Рождеству Христову и Распятию, когда Бог-Отец жертвует Сыном.
Один из Вселенских соборов запретил изображать Спасителя на иконах в виде агнца. Но образ никуда не исчез: он часто встречается в иконографии Иоанна Крестителя как маленькая овечка на его руках.
Петух и пеликан в сознании ранних христиан также прочно ассоциировались со Христом, обозначая и жертву, и Евхаристию. Мозаики и фрески времен первых веков и Византии сохранили этот драматичный сюжет. Спасающий птенцов от укусов змеи пеликан дает им свою кровь как противоядие, для чего самоотверженно разрывает себе грудь. Подобная жертва в представлениях первых христиан очень точно символизирует жертву Христову.
Петух ещё теснее связан со Христом и образом, и смыслом – он будит нас от житейского забытья во грехе к покаянию и вечной жизни, а еще пробуждает мир от язычества к христианству и возвещает нам Второе пришествие. Есть и другая важная смысловая ниточка, которая их роднит: петух в нашем представлении – самая «солнечная» птица, а Спас в церковной традиции часто упоминается как Солнце Правды.
Глядя на нарисованного или написанного петушка, вместе с детьми мы можем наглядно представить себе того кочета, который горько уязвил сердце Петра, отрекшегося от своего Спасителя. Правда, на иконе мы вряд ли его встретим – скорее, в произведениях народных промыслов, по технике близко стоящих к иконописи и зачастую повторяющих её образы – в Палехе, Хохломе, Мстёре.
Также тесно связаны со Христом голубь, телец и лев. Голубь, как и агнец, тоже пронизывает всё Священное Писание как устойчивый символ Духа Святого – от повествования о Ноевом ковчеге до событий Богоявления. Телец с ветхозаветных времен прочно ассоциировался с жертвой Богу.
Но самый яркий и огненосный символ Христов во Славе Его – конечно, царственный лев. Не только иконописцы, но и многие церковные и светские авторы использовали этот образ в своих трудах и произведениях. Нам с детьми он особенно памятен по «Хроникам Нарнии» К. Льюиса и тому моменту сказки, где приносит себя в жертву ради сына Адама солнечногривый лев Аслан.
«С ними золотой орел небесный…»
Священник Афанасий Гумеров, насельник Сретенского монастыря пишет: «Святым апостолам-евангелистам со II века усвоены символы: ангел, лев, телец (бык), орел. Восходят они к пророческим видениям четырех животных. Пророку Иезекиилю было явлено: «Подобие лиц их – лице человека и лице льва с правой стороны у всех их четырех; а с левой стороны лице тельца у всех четырех и лице орла у всех четырех» (Иез.1:10). Видение таинственных животных было и апостолу Иоанну Богослову: «…Первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему» (Откр. 4: 6-7).
В святоотеческом толковании эти животные символизируют четырех евангелистов. Каждый из них, согласно передавая главные события Священной новозаветной истории, вместе с тем, дополняют друг друга, более полно уделяя внимание какой-либо стороне Личности Спасителя. Матфей показывает Его как совершенного, безгрешного Человека (поэтому усвоен в качестве символа ангел), Марк изображает Христа как Царя (царственное животное – лев), Лука – как воплотившегося Бога, принесшего Себя в жертву за грехи людей (жертвенное животное – телец), Иоанн – как победившего смерть и вознесшегося к Богу-Отцу (орел)».
Апостолов изображали в виде животных с ранних веков христианства. Первые дошедшие до нас артефакты – это мозаика начала 5 века в Риме и последующие фрески и изображения.
«Эволюция» змея
В иконографии все гады земные – и змей-искуситель в Раю, и дракон из чуда Георгия о змие – рептилии одного смыслового ряда. Змея в иконном пространстве – однозначно читаемый символ зла, грехопадения и смерти, и изображается она соответственно, то есть непривлекательно. Причем варианты таких изображений очень причудливы и разнообразны – вот где могла в полной мере разыграться фантазия иконописца, приученного к копированию образцов и неотступному следованию канонам. В отношении змия канонов не сложилось – вот и пишут его, кто как горазд, подчеркивая в образе скользкое, лживое и отталкивающее.
Если вместе с детьми вы зайдете в столичный Музей Русской иконы в Гончарном переулке напротив русского подворья одного афонского монастыря, чтобы рассмотреть его лучшие образцы, и заинтересуетесь именно образом змия, то можете сделать очень интересный вывод. Иконы расположены в экспозиции от ранних к поздним, и чем дальше поднимаешься с первого этажа и ХIV века наверх, в сторону века ХХI, тем более замечаешь – с «ходом веков» иконные змеи сильно видоизменяются, причем не в лучшую сторону, приобретая все большее сходство с неизвестными науке динозаврами и виртуальными монстрами.
Нет, лучше и не задерживайтесь вместе с малышами на верхнем этаже у поздних и современных образов святого Георгия и змия, в них присутствует некая адописность – по-звериному оскаленные морды, острые зубы и когти, чешуйчатые хвосты.
Лучше задержитесь вместе с маленькими зрителями у древних образов дораскольного иконописного периода, а затем у более поздних – ростовских южных и новгородских и псковских северных икон, на которых драконы и змии – вовсе не исчадья ада, а маленькие и беззащитные редкостные звери с испуганными и нестрашными мордочками.
Вероятно, в восприятии наших предков из Средневековья зло именно такое – не пугающее, а, скорее, вырождающееся как вид, скорбное, отталкивающее и жалкое, как неизвестная природе рептилия.
«Житийные» звери и птицы
Райский язык иконы внятен взрослым и детям. Очевидно, что он может научить наших малышей новому духовному и душевному опыту и напитать их прекрасным. Успокоить гиперактивных и умиротворить немирных. Воспитать не очень воспитанных. Заинтересовать и увлечь рассеянных и равнодушных.
Собственно, и мы, взрослые, при соприкосновении с миром иконы получим немалую пользу. Только всмотритесь: в иконном пространстве люди и звери легко собеседуют безо всякого языкового барьера, потому что этот всеобщий язык души и сердца исполнен любовью.
Особенно он читаем на иконах христианской Африки, «колыбели человечества», где связь человека с животными гораздо теснее в природе, чем на нашем континенте. Наивный стиль этих экзотичных иконописных изображений очень внятно передает понимание и любовь между людьми и зверями, взять хотя бы коптские и эфиопские образы Рождества Христова.
Но и на привычных нам русских иконах действует тот же закон – медведи и львы не охотятся на святых, а по-доброму жмутся к ним, ищут тепла и ласки, покорно служат в ожидании будущего века, когда их участь тоже изменится.
«Исаак Сирин называет святых «милостивые сердца, которые пламенеют любовью ко всему тварному миру… к птицам, к зверям, ко всей твари». И дикие животные мирно живут около святых, как в то время, когда Адам давал им имена» (В. Лосский).
Иконописный мир густо населен одухотворенной и преображенной живностью.
Птицы небесные встречаются нам в образах праздников Пресвятой Богородицы. Прилетают они на иконах к святому Сергию Радонежскому как прообраз его духовных детей.
Медведи преподобных Серафима и Сергия притулились рядышком с ними, и ради этого соседства готовы питаться одним хлебом.
Святой Герасим Иорданский и вылеченный им лев на иконе приветливо улыбаются и бесконечно рады друг другу.
Любимый в народе святой Власий на своих образах повсюду изображён с домашней скотиной, которой нежно сочувствует и покровительствует.
Сокол святого Трифона не хочет улетать с руки.
Флор и Лавр пишутся с прекраснейшими былинными конями, и с других образов словно кивают им кроткие и миловидные лошадки Бориса и Глеба, которыми так умиленно восхищается поэт Б. Чичибабин в соименном им стихотворении (вот его отрывки):
«Ночью черниговской с гор араратских,
шерсткой ушей доставая до неба,
чад упасая от милостынь братских,
скачут лошадки Бориса и Глеба…
Пусть же вершится веселое чудо,
служится красками звонкая треба,
в райские кущи от здешнего худа
скачут лошадки Бориса и Глеба…
Ныне и присно по кручам Синая,
по полю русскому в русское небо,
ни колоска под собой не сминая,
скачут лошадки Бориса и Глеба…»
Вглядитесь в эти образы вместе с детьми. Посмотрите, как эти трогательные и одухотворенные животные на иконах с надеждой заглядывают нам в глаза. Они ждут от нас, что своим покаянием и готовностью сознательно жить в Боге однажды мы изменим их природу в благую сторону.
Валентина Киденко